Повседневная жизнь советской богемы от Лили Брик до Галины Брежневой - Александр Анатольевич Васькин

с которой я мог откровенно говорить абсолютно обо всем. Она никогда не говорила банальностей, многое знала, и у нее было мнение, ни у кого не заимствованное». К 85-летию Лили модельер создал платье, которое юбилярша надела лишь однажды. Муж Лили ненамного пережил ее, скончавшись в 1980 году; его сын Василий Катанян-младший в том году стал лауреатом Ленинской премии за участие в киноэпопее «Великая Отечественная» (весьма неплохо!). Последние годы жизни были им отданы написанию мемуаров. Он скончался в 1999 году. Его супруга, та самая Катанянша (из фильма Эльдара Рязанова), а на самом деле киновед и специалист по японскому кино Инна Генс, одиноко доживала свой век в музейной обстановке квартиры на Кутузовском. В 2014 году умерла и она…

Глава восьмая.

Богемные тусовки Москвы: Спасо-хаус, «Националь» и «Метрополь»

ТУСОВКА — встреча для знакомства, свободного обмена мнениями, развлечений.

С. И. Ожегов, Н. Ю. Шведова «Толковый словарь русского языка»

«Введите гражданина посла!» — Резиденция в Спасопесковском — «Цирк Буллита» — Русское гостеприимство — Шоу в стиле «Великий Гэтсби» — Морские львы и Дуров навеселе — Весенний бал 1935 года — Булгаковы: «Американский посол опять нас пригласил!» — Маг Воланд и барон Майгель — «Наше домашнее ГПУ» — Ольга Лепешинская, подруга посла — Балерины, «рабыни веселья» — Разведчик Кузнецов вербует богему — Трубочный табак для Сталина — Эйзенштейн боится — Страхи Андрея Миронова — Богема жует гамбургеры и пьет виски — Наши Энди Уорхолы — Пижонство Василия Аксенова — Козел на саксе на Рождество — Элтон Джон дает автографы на тарелках — «Пойти на Уголок» — Никита Богословский сорит деньгами — Домовые «Националя»: Олеша и Светлов — Кончаловский и Тарковский с кулаками — «Нарядная артистка» Людмила Максакова — Жена Бернеса и три замшевые куртки — Джаз для блатных и иностранцев — Виктор Щапов, художник-миллионер и его жена Елена Щапова, манекенщица — Фонтан с рыбками в «Метрополе» — Первое знакомство: Вишневская и Ростропович — Осведомители — В ресторан без пиджака и галстука ни-ни!

В кинофильме «Место встречи изменить нельзя» почти что кукольный персонаж по кличке Горбатый стращает Володю Шарапова: «Я если зову — ко мне на карачках приползают». Было в Москве место, куда по первому зову готовы были приползти, а потом под влиянием выпитого и съеденного уползти на карачках многие представители советской богемы. Здесь был в буквальном смысле островок американской жизни — находился он в резиденции посла США в Спасопесковском переулке (ныне дом 10). Дом этот и по сей день зовется Спасо-хаус — бывший особняк миллионера Николая Второва был предоставлен главе американской дипломатической миссии после установления в 1933 году долгожданных дипломатических отношений между двумя странами.

Первым поселившимся здесь в 1933 году американским послом стал 42-летний Уильям Буллит, еще в 1919 году участвовавший в переговорах с Лениным. Он имел репутацию любителя всякого рода развлечений на грани фола, предпочитал нанимать на работу холостяков, коими и заполнил в немалой степени персонал посольства в Москве. Неженатые американцы брали пример с посла, заводившего интрижки с балеринами Большого театра — Ольгой Лепешинской и Ириной Чарноцкой. Нормальным явлением в посольстве стала тесная дружба его сотрудников с московскими красавицами, коих они приводили не только на приемы.

Само посольство дипломаты иностранных миссий называли не иначе как «Цирком Буллита» — настолько здесь было весело и беззаботно. В Государственный департамент США поступала из Москвы информация о том, что посол «игнорирует мадам Литвинову, предоставив винный погреб посольства балеринам Большого театра», а сотрудник посольства Чарлз Болен (он станет послом позже, Сталин шутил про него: «Господин Болен — болен?») вспоминал, что «по посольству обычно бегали две-три балерины. Они приходили на ланч или на ужин и потом сидели до зари, болтая и выпивая» и что «никогда и нигде он не получал больше удовольствия. Это посольство не похоже ни на одно посольство в мире. Здесь все ходят на головах и здесь происходят удивительные вещи, которые только здесь и могут произойти».

Для одного из молодых и холостых сотрудников — Чарлза Тэйера — знакомство с новой страной стало сродни открытию Америки. Лишенный каких бы то ни было предрассудков, любитель приключений Тэйер для погружения в советскую среду и изучения русского языка поселился в коммунальной квартире. Погружение это началось почти сразу — Тэйер не нашел ванну, а только кухню, «которая выполняла три функции — готовки, стирки и мытья. Раковина была одна на всех сразу. Несколько больших деревянных досок, поставленных сверху на корыто, служили кухонным столом. Поэтому график мытья надо было тщательно вписывать в расписание принятия пищи. Понятно, что вы не можете мыться ни в тот день, когда идет стирка, ни когда готовится еда или убирается и моется посуда».

Днями напролет американец сидел в своей комнате, занимаясь русским языком, а вечером «спускался в местный буфет на пару часов, чтобы размять свой язык несколькими стаканами водки и потренироваться в общении с буфетчиком и местными девчонками, опираясь на то, что выучил за день». А еще местный пионер позвал Тэйера в школу отмечать «Красный день календаря» — 7 Ноября, где его избрали в президиум. Приветствовали американца очень хорошо — выступавший со сцены оратор-комсомолец, указывая на него, сказал, что «скоро в Америке будет революция и коммунисты-учителя и студенты возглавят ее». Когда Тэйеру перевели эти слова, он чуть не провалился сквозь землю: что могут подумать в посольстве, узнав, что их сотрудник еще и коммунист?

Вскоре посол Буллит настоятельно попросил Тэйера переехать в его резиденцию. Но дело было не в том собрании, посол осторожно намекнул, что «любому человеку, который имеет со мной дело, становится очевидным, что мои русские апартаменты не дают мне возможности нормально мыться». Посол был не прав — Тэйер и так мылся раз в неделю, по расписанию в коммуналке. Покидать уже ставшую ему родной коммуналку Тэйер все же отказался, но стал ходить в баню, показавшуюся ему «чем-то вроде аристократического клуба»: «Там, после внимательного осмотра государственным врачом, который должен был убедиться, что вы не имеете заразных кожных болезней, можно было воспользоваться чем-то вроде массового варианта турецких бань и даже поплавать в бассейне с подогретой водой. “Плавать”, наверное, было бы неверным словом, потому что бассейн был так наполнен людьми, что вам удавалось лишь протиснуться в него, постоять несколько минут в плотной массе обнаженных тел и затем попытаться выбраться наружу».

Тэйер готов был и дальше приспосабливаться под советский быт, надеясь на скорые плоды, которые ему принесет проживание в гуще коммунального народа. И вот его ожидания